Бессмертники — цветы вечности - Роберт Паль

— Ничего не выйдет, Ваня, — остановил его Эразм. — Наши выступления на конференции так заинтересовали представителей боевых организаций, что принято решение на специальном совещании обсудить опыт уральцев. Готовься к большому разговору.

После совещания Боевой центр попросил братьев Кадомцевых поработать в столичных организациях. Что было делать? Пришлось отложить свои уральские дела до лучших времен и взяться за работу в Петербурге, где началась решительная перестройка по уральскому образцу.

Гельсингфорс, Выборг, Невская и Нарвская заставы, Петербургская сторона, Васильевский остров… — где только не привелось побывать Ивану за эти зимние недели! В одном месте закупалось оружие, в другом оборудовался тайный склад, в третьем открывалась подпольная патронная мастерская, в четвертом разворачивала свою работу инструкторская школа…

После Нового года Иван не выдержал.

— Всё, брат, больше я не могу. Пора возвращаться. Вот вернется Ольга с деньгами, и мы уедем домой. Поторопись и ты.

И вот они уже едут. До Москвы добрались благополучно. Здесь закупили на двоих полное купе и облегченно вздохнули: ну, теперь уже скоро и Уфа! Как она там без них?..

Глава пятнадцатая

— Больной, к вам гости, — подойдя к койке Гузакова, объявила нянечка. — Приглашать?

— Кто? — поднимаясь и натягивая больничный халат, спросил он.

— Какой-то господин… Фивейский, если верно расслышала. Прикажете звать?

— Такого не помню, — задумался Михаил и тотчас, сообразив, шумно обрадовался: — Ах, Фивейский, говорите! Родственничек прибыл! А я-то думаю, а я-то… Зовите же, наконец!

В палату в накинутом на плечи белом халате быстро вошел среднего роста молодой человек с большими девичьими глазами и светлыми усиками. Остановился, поставил на столик узелок с гостинцами, знакомо улыбнулся.

— Ну, здравствуй, что ли, дружище. Не признаешь?

— Ба, да это же сам Иван Кадомцев!

Михаил молча шагнул вперед, и они радостно обнялись.

— Ну, вот и ты здесь, Ваня. Значит, все в порядке… Значит, опять — за дело?

— Тебе-то, допустим, о делах еще думать рано?

— Пустяки! Не такой я хлипкий, чтобы какой-то простуде поддаться. Хоть сегодня — с тобой!

— Ну-ну, не геройствуй! Всему свое время, дорогой… Потерпи…

В палате никого, кроме них, не было, и они могли говорить свободно, не таясь. Усевшись на край, кровати, опять пытливо оглядели друг друга.

— А ты сдал, старина. Что врачи говорят?

— Воспаление легких было… Да еще ноги подморозил… Но теперь ничего, можно сказать, здоров.

— Это хорошо…

— А ты, Иван, все такой же. Где пропадал, куда ездил?

— Об этом, друг, потом… Наши-то навещают?

— Заглядывают когда-никогда… Это они меня сюда упекли.

— Знаю.

— Держат меня здесь, конечно, не как Гузакова, это ты понимаешь.

— Понимаю.

— А тебе, Иван, жить сейчас в Уфе опасно. Ищут.

— Тебя тоже ищут, тебе тоже опасно… Но ведь дело делать надо?

— Дело… Как там сейчас, на воле?

— Пока не весело. Полиция жмет. Многие наши в тюрьмах.

— Как и симцы наши…

— И симцы — тоже…

Вспомнив о гостинцах, Иван развязал узелок.

— Угощайся. Это тебе от нашей девичьей коммуны. Просили кланяться.

— Спасибо. Жива еще их коммуна? Там собираетесь?

— Коммуна жива, но собираемся каждый раз в другом месте. А вообще-то я только недавно вернулся. Как узнал, где ты, так сразу к тебе.

— Спасибо…

— Сейчас наши ищут для тебя надежную квартиру и паспорт. Как найдут, сообщат. Тогда можно будет подумать и о выписке. Ты нам очень нужен, Михаил. Понимаешь, очень!

Иван ушел. А через несколько дней опять является нянечка с новостью:

— К вам, батюшко, сестрица пожаловала. Встречай-те-ко, голубчик.

Сестра! Сюда? Зачем? Михаил даже было подосадовал на нее: что это она так неосторожно, еще филеров на след наведет! — а вышел и глазам не поверил — Мария! Забыв обо всем, кинулся навстречу, обнял и повел в конец длинного сумрачного коридора, подальше от любопытных глаз.

— Как ты нашла меня здесь? — спросил он, когда они остались одни.

Девушка, еще минуту назад даже не подозревавшая, к кому ее послали товарищи, была удивлена и обрадована не меньше его. Но разочаровывать не стала.

— Нашла вот… И гостинцев принесла. Принимай.

Гостинцы оказались как нельзя кстати: новый паспорт, немного денег и теплое белье. «Только револьверов нет», — огорчился он: в большом городе без оружия он чувствовал себя как-то неуютно.

Впрочем, сейчас было не до таких мелочей. Рядом была Мария, она жива, невредима, и это главное.

— А я столько о тебе передумал всякого, — смущенно заговорил Михаил, глядя ей в глаза. — После того, что произошло тогда в нашем Симе, всего ожидать можно было. Как там сейчас, успокоились?

Вспомнив о доме, Мария погрустнела.

— Не знаю, Миша. Я сама давно там не была, а съездить все никак не решусь: до сих пор страх где-то внутри сидит.

— Так ты… сейчас… тоже здесь? — обрадовался он.

— Здесь… Только об этом — в другом месте. Сам-то как, герой?

— Да вот на ногах уже. Сегодня выписка.

— Так иди, оформляйся. А я подожду.

Через час он выписался из больницы, и Мария отвела его на специально снятую для него квартиру. Дорогой он узнал, что с осени она тоже живет в Уфе, в девичьей коммуне, а служит в швейном заведении Степаниды Токаревой. Под вывеской этого невинного заведения скрывалась одна из явочных квартир уфимских подпольщиков, а девушки-швеи не только аккуратно являлись на службу, но и выполняли различные поручения организации…

Перед тем как оставить его в квартире одного, Мария растопила печь, принесла продуктов, вскипятила чай.

— Ну вот, теперь в тепле не пропадешь. Это тебе не лесной балаган на Трамшаке.

— Ты уже уходишь?

— Пора, Миша… Я и так засиделась у тебя… А за то, что я наговорила тебе тогда, в симской больнице, прости меня. Очень уж нехорошо мне тогда стало: столько крови вокруг, раненые, убитые…

— И во всем виноват один я?

— Не надо, Миша. Я потом все поняла. Ну а тогда… прости, милый. Если можешь…

Михаил ласково привлек ее к себе и долго гладил милые вздрагивающие плечи.

— Это ты прости меня: не сумел, видно, объяснить… Но теперь, слава богу, все позади. Мы опять вместе.

— Только ты опять не пропадай так. Мне и тут страшно без тебя. Видишь, какая я трусиха.

— Здесь ты не одна. Хотя время сейчас такое, что нужно быть готовым ко всему. И все же не горюй: наши праздники еще впереди!

— Ну, так я пошла. А тебе наказ: никуда не выходить и ждать. Товарищи дадут о себе знать сами.

— А ты передай все же: Гузаков, мол, вполне здоров и готов к любому делу.

— Не Гузаков теперь, — улыбнулась Мария, — а Чертов…

— Не Чертов, а Дьяволов тогда уж!

— Ну и придумали же тебе дружки фамилию: скажешь и перекрестишься — брр!

— Вот и хорошо, пусть крестятся слабонервные… И еще «фараоны». Уж кому-кому, а им я Сима не прощу!…

Мария ушла в свою девичью коммуну, а Михаил, возбужденный радостной встречей, возрожденный свободой и предчувствием больших новых дел, стал дожидаться товарищей. Будь у него хоть одна верная явка, он давно, несмотря на запреты, разыскал бы их сам, но явок не было. Оставалось одно — ждать, а это было тяжко…

Так, в мучительном ожидании, прошло несколько дней. Наконец-то появился связной — невысокий тщедушный паренек с быстрыми черными глазами и характерным башкирским выговором.

— Товарищ Дьяволов? — удостоверился он. — Одевайся и айда со мной. Провожу куда надо.

— Ух, наконец-то!

Михаил готов был на радостях расцеловать этого паренька.

— А куда идем, друг?

— А разве я не сказал? — простодушно удивился тот.

— Нет же.

— А, по-моему, сказал.

— И все-таки — куда?

— Куда надо. Я ведь так и сказал: провожу куда надо. Или нет?

— А что там будет — «куда надо»? — входя в игру, усмехнулся Михаил.

— «Хор» будет, товарищ Дьяволов. Идти пора…

— Очень хорошо! — обрадовался Гузаков. И подмигнул: — Давно хороших песен не пел. Наконец-то отведу душу!

Короткий январский день догорал в последних отблесках холодного заката. Сухая морозная поземка шелестела под ногами сыпучей снежной крупой, наметала вдоль заборов длинные сугробы, точила углы домов и телеграфные столбы.

Связной споро шел впереди, изредка оборачиваясь, точно боялся оторваться слишком далеко. И надо сказать, что при всем своем немалом росте и соответствующей ширине шага Гузаков еле успевал за ним. Так они проскочили центральные улицы, поплутали по уже темным, лишенным какого-либо освещения улочкам Старого города и вошли в ворота небольшого предприятия. Здесь связной сдал его своему товарищу и заторопился обратно — за следующим участником назначенной «спевки».